Пугачев
Стуком скорбным и утробным –
Гвоздь последний в месте лобном, –
Ноет колокол в висках.
В нос шибает дух сосновый,
Дело стало не за словом
На оструганных досках.
Не в карете золоченой
Ждут Емельку Пугачева.
Тьма юродивых окрест.
Жернова молвы скрипучей
Голоса смешали в кучу:
«Четвертуют, вот те крест!»
На задворках и в пристенках
Унимают дрожь в коленках
Бабы, истово крестясь.
На чурбане злая метка –
Не мила ли станет клетка,
Коли выкликнут: «Вылазь!»
Сорванцы – вершок от пола,
Глаз не кажут из подола:
– Ан привязанный, аль нет?..
– Чай, душа на нитке в теле…
– Твой черед пришел, Емеля…
– Дострадай же напослед.
А над рощей крик вороний –
Вперебой его хоронят,
Изнуренные постом.
И над грешным да немощным,
Одуревши от всенощной,
Клювы щелкают хлыстом.
А за нервы тянут души
Христарады да кликуши:
– Что анафему жалеть?..
«Чай, болезному яму-то
Поделом теперь за смуту!» –
Свистнет сотникова плеть.
Вот и сам. Глаза упрямы.
Шаг тяжелый, шаг корявый –
Не помилуют, небось.
И под дробное стучанье
Крест последний на прощанье
Кинул смертным, словно кость.
Ляг на крест, расправь-ка плечи.
Палачам команда: «Сечи!..»
Прокатилось эхом: «А-а-ах...»
И хрипел он, пропадая:
- Так и быть, за всех страдаю... -
Муку стиснувши в зубах.
А за дальнею слободкой
Поминают смерды водкой
На последний на пятак:
Был вожак в лихом заделе.
Не один ты, чай, Емеля, –
Может, сыщется смельчак.
1984